Когда речь заходит о национальностях, логика заканчивается

Писатель Андрей Хвостов слышал, будто у финских шведов крепче здоровье и живут они дольше, семейная жизнь у них якобы счастливее и должности им достаются повыше. Банки им будто бы тоже кредиты проще выдают, чем финнам. Просто потому, что у людей имена шведские.

Шведское имя – это, конечно же, всего лишь определённый признак. Симптом. Причина более высокого социального статуса финских шведов кроется в чём-то другом.

Нейролог из Канады Эллен Бялысток, которая на протяжении 40 лет изучала особенности строения мозга двуязычных людей, утверждает, что у билингвальности есть определённые преимущества перед монолингвальностью. По мнению учёного, задачей системы когнитивного контроля в мозге является обеспечение способности человека сосредотачиваться на самом важном и не обращать внимания на всё несущественное и вводящее в заблуждение. У билингвов эта система работает эффективнее. К тому же, болезнь Альцгеймера настигает двуязычных людей позднее и в более лёгкой форме.

Постоянное переключение между языками – это отличная гимнастика для мозга. Таким образом, в Финляндии живут шведы, в мозгах которых происходит постоянное переключение между родным языком и государственным (то есть вторым родным языком), и благодаря этой непрекращающейся с самого раннего детства гимнастике для мозга и успеваемость шведов лучше, и работа у них престижнее, и социальный статус выше.

Двуязычие означает владение обоими языками в равной степени. Это не означает, что языками владеют на уровне средней школы, имея по ним одни только пятёрки в аттестате.

Затрудняюсь сказать, в какой степени открытие неврологов известно широкой общественности и в какой мере оно могло бы учитываться при формировании политики государства в области образования. В США ещё в 1970-е годы считалось, что двуязычие скорее вредит ребёнку, который учится читать и писать. Пускай он сначала выучит в совершенстве свой родной язык, а потом приступит к изучению второго!

Мы по собственному опыту знаем, что чем раньше начать изучать второй язык, тем легче он будет даваться. В детсадовском возрасте изучение языков идёт как по маслу. Чем позднее приступить к изучению другого языка, тем сложнее он будет усваиваться.

Живущие в Эстонии русские убеждены в том, что эти прописные истины в нашей образовательной политике учтены не будут.

По мнению самих идеологов от образования, подобные обвинения безосновательны. Если местные русские и видят в чём-то проблемы, то лишь потому, что их науськивают некоторые конъюнктурные политики. Отчёт о переводе русских школ на эстоноязычное обучение, составленный во время пребывания Осиновского на посту министра, был умеренно критичным. Однако даже эта умеренная критика вызвала в эстонском обществе довольно-таки гневную реакцию.

Работающие в русских школах учителя отмечают, что требуемый у выпускников основной школы уровень владения эстонским на категорию В1 не позволит им учиться в гимназии. Сами ученики об этом ещё не догадываются. Они уверены в том, что если от них требуют наличия именно этой категории, то, следовательно, этого уровня достаточно для поступления в гимназию и учёбы в ней. Когда же новоиспечённые гимназисты лицом к лицу сталкиваются с реальностью, то они впадают в шоковое состояние. Совет учить эстонский в основной школе на более высоком уровне нежизнеспособен. Люди ограничиваются тем уровнем, который от них требуют. Необходимо подчеркнуть, что требуют на государственном уровне.

Слышал от учителей из русских школ, что относительная плавность учебного процесса в гимназической ступени достигается таким образом, что предметы, которые должны преподаваться на эстонском, на самом деле преподаются на 66% на государственном языке, а на 33% – на русском. Если распределение происходит в рамках одного предмета, то одновременно на обоих языка преподаёт один учитель. Если же распределение происходит в рамках одной недели (два урока на эстонском, один – на русском), то учителей может быть уже несколько. На практике это означает, что основная нагрузка ложится на плечи русскоязычного учителя.

Следующей проблемой является переход опытных предметников из гимназии в основную школу и, соответственно, концентрация более молодых и менее опытных, но в языковом смысле более компетентных учителей в гимназии. Разве при оценивании компетентности учителя химии или географии основным критерием являются его лингвистические способности? Если это и вправду так, то логично ли это?

Ярчайшим примером абсурдности ситуации является то обстоятельство, что в некоторых школах учителя эстонского языка «идут на повышение», становясь учителями географии из-за владения эстонским языком. В Нарве это якобы обычная практика. Как известно, география является предметом, который во всех русских школах следует преподавать на эстонском языке.

Мне самому география казалась лёгким предметом, однако я далёк от предположения, что это и в самом деле несложная дисциплина. Какая-то такая, которую может преподавать любой, главное – чтобы эстонским владел.

Одной из больших проблем для учителей русских школ при оценке их умения преподавать является непонимание ими того, что же всё-таки проверяют – владение эстонским языком или предметом? Ученик может на пятёрку продемонстрировать уровень понимания предмета на своём родном языке и лишь на слабую тройку – на государственном.

Основополагающим принципом педагогики является оценивание всё-таки знаний по предмету. В таком случае решение в пользу той или иной оценки принимается на основании реальных знаний ученика. Подчеркну, что речь идёт не об уроке эстонского языка.

Работающие в русских школах учителя инстинктивно скрывают плохое владение учениками государственным языком. Психологически это очень даже легко объяснимо. Под сомнение может быть поставлена компетентность самих учителей (предметом владеет, эстонским нет, а значит – профнепригоден!), что может привести к возникновению дополнительных проблем и лишнему стрессу у их учеников.

По оценке некоторых учителей из русских школ, у 70-75% русских ребят, поступивших в гимназию, эстонский язык настолько плох, что они не в состоянии понять предмет. По этой причине треть урока уходит на перевод преподаваемой дисциплины на русский язык.

Наша система образования не способствует билингвальности нового поколения русских ребят. Нынешнее постановление, согласно которому основной акцент на изучении эстонского языка должен делаться в гимназии, продуцирует лингвистических инвалидов – травмированных людей, которые теряют чувство уверенности, как только они вынуждены переходить на эстонский язык.

Я не очень понимаю, почему до последнего вздоха пытаются защитить модель 60:40? Почему бы не начать двигаться к билингвальности уже с детского сада или начальной школы?

Подозреваю, что ответ кроется в неспособности государства обеспечить все русскоязычные учебные заведения педагогическими кадрами, которые в идеале были бы сами двуязычными людьми или хотя бы блестяще владели государственным языком.

Так вот и перекладывается лингвистическая ответственность „per aspera ad astra“ («через тернии к звёздам» – Ред.) на плечи самих учеников. От шестилетнего ребёнка нельзя потребовать, чтобы он самостоятельно выучил чужой для него язык. От 16-летнего уже можно.

От 24-летнего даже нужно. Если он не справляется с изучением языка, то обычно звучат обвинения в недостаточной мотивации и лености. В худшем случае прямолинейно озвучиваются заявления расистского характера.

Перевод русских школ на эстонский язык обучения – это очередное доказательство того, что там, где речь заходит о национальностях, заканчивается действие аристотелевской логики. При этом хуже всего то, что русскоязычные люди склонны считать, что нелогичность преподавания государственного языка – это злой умысел.

Как бы то ни было, но двуязычных детей при такой системе точно не появится. Таких, как билингвальные шведские ребята в Финляндии.

Перевёл Жан Прокошин