Учительская газета, 8 марта 2019

Глава Языковой инспекции: Закон о языке необходимо дополнить

18 января исполнилось 30 лет с момента принятия Президиумом Верховного Совета ЭССР Закона о языке, который позволил перевести делопроизводство в нашей стране на эстонский язык, сделав его также языком публичного общения. По мнению генерального директора Языковой инспекции Ильмара Томуска, нереализованными остались цели, связанные с владением эстонским языком: к 1991 году его должны были выучить все работники сферы торговли и обслуживания, а к 1993 году – все остальные, кому нужно было по работе общаться с людьми.

С учётом тогдашнего дефицита учителей, почти никакого опыта преподавания эстонского языка как иностранного, отсутствия учебных материалов и огромного количества нуждавшихся в обучении людей было понятно, что поставленная цель оказалась настолько претенциозной, что даже невозможно было представить себе способы её достижения.

Тем не менее, следующая версия Закона о языке, которая вступила в силу 1 апреля 1995 года, исходила из того, что закон 1989 года выполнил свою задачу по укреплению позиций эстонского языка. В фокусе нового закона были преимущественно языковые права национальных меньшинств, язык публичной информации, делопроизводства, потребительской и коммерческой информации, а также географических наименований. Основным принципом закона было доминирование эстонского языка, а также способность использовать его повсеместно.

Вскоре после принятия в 1995 году Закона о языке в него стали вносить поправки по настойчивым просьбам местных предпринимателей и международных организаций. Одни полагали, что публичная информация на одном лишь эстонском языке отпугнёт иностранных туристов, другие же были обеспокоены (якобы) ущемлением прав многих иноязычных жителей страны. В конечном счёте, к концу 2000-х Закон о языке претерпел более 20 изменений, а объём поправок превысил объём первоначального текста закона в несколько раз. В результате он стал очень трудным для понимания.

Очень важно, что в ныне действующей версии Закона о языке от 2011 года прописана чёткая цель: развивать, сохранять и защищать эстонский язык, а также обеспечивать его использование в качестве основного языка во всех сферах общественной жизни. В некое противоречие с этим вступает то обстоятельство, что по сравнению с законом 1995 года версия года 2011-го гораздо более либеральная в отношении использования иностранных языков. Следствием этого стало то, что внешний облик столицы и крупных городов Эстонии начал становиться всё более иноязычным, а английский язык стал постепенно преобладать на вывесках в небольших городах и посёлках.

Совсем скоро с момента вступления в силу действующего Закона о языке пройдёт восемь лет. Это долгий период времени, в течение которого появились тревожные тенденции, для нивелирования которых необходимо внести поправки в закон и иные правовые акты. Ниже кратко о том, из-за чего в Языковую инспекцию поступает наибольшее количество жалоб, которые связаны с публичной и потребительской информацией, а также языковыми правами частных лиц.

Торговые марки на иностранных языках

Как правило, рекламный текст и публичная информация должны находиться на главном месте и быть видными не хуже, чем перевод. Это правило не относится к торговым знакам. Согласно закону при использовании торгового знака в качестве названия места деятельности, предлагаемого товара или услуги, следует представить иноязычную часть торгового знака и на эстонском языке. При этом о видимости эстоноязычного текста ничего не сказано. В результате при демонстрации информации на эстонском языке наблюдается равнодушное или даже злонамеренное отношение со стороны предпринимателей. Эстоноязычный текст либо висит где-нибудь в углу, либо напечатан столь мелким шрифтом, что его едва можно прочитать. Крайним примером является случай, когда один бизнесмен напечатал информацию о своём предприятии на эстонском языке на этикетке размером с визитную карточку и приклеил её к коврику у входа в фирму – Закон о языке не устанавливает ведь место, где должна быть расположена реклама!

Для предотвращения подобных курьёзных ситуаций в Законе о языке следует прописать, что эстоноязычная версия наименования фирмы или торгового знака должна быть легкочитаемой и легкодоступной.

Аудиореклама

Во время подготовки в 2009-2011 гг. проекта нового Закона о языке никто и подумать не мог, что нашествие гигантских торговых центров окажется настолько масштабным. Постоянно звучащая в них аудиореклама является простейшим способом оповещения покупателей. Тем не менее, Закон о языке не регламентирует, каков должен быть язык аудиорекламы. В Языковую инспекцию поступает немало жалоб на звучащую в торговых центрах иностранную аудиорекламу, однако у нас нет оснований на них реагировать.

В Законе о языке следует прописать, что воспроизводимая в публичном пространстве аудиореклама должна звучать на эстонском языке. Она может быть снабжена переводом на иностранный язык, однако её объём не должен превышать определённый процент от объёма аудиорекламы. Также необходимо проанализировать рекламу, демонстрируемую на цифровых экранах как в торговых центрах, так и на улицах, и при необходимости дополнить закон соответствующими положениями.

Таксисты

В последнее время большой проблемой стало недостаточное владение таксистами эстонским языком. Согласно вступившему в 2015 году в силу Закону об общественном транспорте лицо, ходатайствующее о получении послужной карточки таксиста, должно владеть эстонским языком по крайней мере на категорию В1. Тогда это означало, что местное самоуправление, которое как раз и выдавало такие карточки, должно было убедиться в том, что ходатайствующий о ней таксист владеет эстонским языком, а сам таксист должен был представить соответствующий сертификат.

В 2016 году это требование было аннулировано под предлогом того, что это двойная регуляция, поскольку предъявляемое к таксистам требование о владении языком было уже прописано в постановлении правительства. Это означает, что местные самоуправления потеряли право требовать наличие свидетельства о знании языка у таксистов, ходатайствующих о получении послужной карточки. Таким образом, её получают все желающие вне зависимости от того, владеют они эстонским языком или нет.

Языковая инспекция может вмешаться только тогда, когда на не владеющего государственным языком таксиста поступит жалоба. Жалобы поступают весьма часто. Бывали случаи, когда таксист не владел ни русским, ни эстонским, ни даже английским языком. Инспекция возбуждает надзорное производство, то есть согласно Закону о языке предоставляет таксисту достаточное количество времени для изучения эстонского. Мотивированный и усердный ученик достигает уровня В1 приблизительно за год, однако в течение этого времени он продолжает предлагать клиентам услугу таксоизвоза. При таком раскладе всё зависит уже от лингвистических познаний клиентов, которым удастся или не удастся объяснить, куда они хотят добраться. Подобная ситуация непозволительна, и потому в Законе об общественном транспорте должно быть заново прописано положение, которое в бытность свою позволяло местным самоуправлениям проверять при выдаче послужной карточки знание таксистом эстонского языка на должном для оказания услуги уровне.

Медицинские работники

К сожалению, похожая ситуация наблюдается и в сфере здравоохранения. Медработников вносят в государственный регистр, давая им право лечить людей. При этом государство не проверяет, владеют ли они эстонским языком. Языковая инспекция может заинтересоваться не владеющим языком медиком в случае поступления жалоб от клиентов. Однако исправить ситуацию при помощи надзорных методов – предписаний и принудительных денежных взысканий – гораздо сложнее, чем ясно и чётко прописать в законе требование, согласно которому в Эстонии работать врачом могут только те лица, которые в достаточной степени владеют государственным языком. В большинстве стран Евросоюза именно так оно и есть, и Эстония могла бы последовать их примеру.

Все ли должны сдавать экзамен?

Одна из проблем связана с необходимостью проверять людей на знание эстонского языка. Как показывает практика, время от времени предписание сдать экзамен по эстонскому языку делается безупречно владеющим им людям. Они не сдавали экзамен по эстонскому языку, как того требовала их должность, а также не являлись выпускниками эстонских школ. Государственным языком они овладели естественным образом (один из родителей эстонец, ходили в эстонский детский сад, долгое время жили в эстоноязычной среде) и на высшем уровне.

Это касается также тех эстонцев, которые в первые годы после восстановления Эстонией своей независимости переехали в другую страну и получили там школьное образование на иностранном языке. Дома они разговаривали на эстонском языке, владея им на уровне родного языка. Тем не менее, единственным условием освобождения от экзамена является получение образования на эстонском языке.

Если безупречно владеющий эстонским языком человек другой национальности или получивший за рубежом образование на иностранном языке эстонец захочет работать на государственной службе или занять должность, предполагающую общение с людьми (врача, учителя, обслуживающего персонала, водителя автобуса, охранника и т.д.), то работодатель будет обязан потребовать у них сертификат о сдаче экзамена по эстонскому языку. Языковой инспекции придётся, в свою очередь, сделать им соответствующее предписание. Это приводит к возникновению ненужных бюрократических препонов при поиске работы и не способствует возвращению эстонцев на родину.

По этой причине Закон о языке следует дополнить, а Языковой инспекции предоставить помимо нынешней обязанности отправлять людей на уровневый экзамен по эстонскому языку ещё и право в упрощённом порядке выдавать отлично владеющим языком лицам соответствующий подтверждающий документ.

Язык получения образования

К сожалению, невозможно обойти стороной тему языка образования. Если гимназическая ступень в иноязычных школах была переведена на частичное обучение на эстонском языке (т.н. модель 60:40), то основная ступень продолжает оставаться преимущественно русскоязычной.

Чтобы учащиеся русских школ реально овладели эстонским языком, на законодательном уровне следует перевести на эстонский язык обучения и основную школьную ступень. Какие предметы, в каком объёме, за какой срок – это предмет обсуждения, но это решение нельзя больше откладывать на будущее.

Также в отличие от части 2 статьи 8 ныне действующего Закона о дошкольных детских учреждениях следует на законодательном уровне гарантировать детям, чьим родным языком не является эстонский, право ходить в эстонский детский сад. Местные же самоуправления надо обязать гарантировать им это право.

__________________________________________________________________________________

Большая часть учителей увиливает от использования современных цифровых технологий

Главный редактор «Учительской газеты» Хейки Раудла пишет, что в сфере образования возникла ситуация, при которой некоторые школы перепичканы всевозможной техникой, на уроках и занятиях в кружках используются современные технологии, да вот только мало кто в курсе того, как происходит преподавание информатики и как повышается цифровая грамотность самих педагогов.

Менее чем через месяц сотням учеников 9-х и 12-х классов, а также третьекурсникам профессиональных училищ по всей Эстонии, предстоит написать уровневую работу на тему цифровой грамотности. Таким образом государство пытается выявить общий уровень цифровой компетентности учащихся. После написания теста учебные заведения получат обратную связь, а ведомства составят отчёты как об успехах учеников, так и об их недочётах.

Если представление о цифровой грамотности учащихся прояснится уже совсем скоро, то с цифровой компетентностью педагогов и вообще школ не так всё ясно. На каких уроках и с помощью чего приобретается цифровая грамотность? Разве только на уроках информатики?

До сих пор цифровую грамотность учителей и учебных заведений по всей стране не оценивали. Если в одной школе гаджеты пылятся в шкафах и на их экранах нет ни одного отпечатка пальцев, то в другой все активно используют смарт-устройства и знают приёмы, которые лет 30 назад можно было наблюдать только в самых смелых фантастических фильмах.

У более пассивных и удобных учителей смелости хоть отбавляй – некоторые при обосновании своей апатии и презрения к цифре отличаются особой находчивостью. Например, они приводят в качестве оправдания нежелание родителей использовать во время учёбы современные технологии.

Как выясняется, в ближайшее время (с 2019 по 2020 гг.) государство намерено вплотную заняться вопросом цифровой грамотности педагогов, разрабатывая новую модель компетенций.

Руководитель по развитию ИТ и учитель Пельгулиннаской гимназии Бирги Лоренц подчёркивает – школьники Эстонии заслуживают того, чтобы ближайшая к месту жительства школа делала всё возможное для повышения их цифровой грамотности.

Это часть жизни

Цифровое обучение может происходить в виде отдельного урока или же применяться во время изучения конкретных предметов. К примеру, при изучении языков цифровые устройства можно использовать для отправки писем и написания рефератов; на уроках литературы для ведения блогов и создания видеоклипов; при изучении математики для составления диаграмм и графиков; на уроках естествознания для проведения опытов в электронной среде; при изучении языков для развития международного сотрудничества; на занятиях искусством и музыкой для выполнения всевозможных творческих заданий и т.д. Учителя-энтузиасты объединяются в социальных СМИ в группы, в которых они делятся своими материалами. При содействии государства были созданы такие ресурсы, как e-Koolikott и Opiq. В закрытой группе социальной сети Facebook под названием „Nutitund igasse kooli“ приведены тысячи примеров использования на уроках электронных ресурсов.

Есть школы, в которых цифровой грамотности обучают на обычных уроках. Есть и такие, в которых для этого существует отдельный предмет – информатика. Бирги Лоренц отмечает, что следует различать базовый уровень цифровой грамотности и изучение информатики. По её словам, это два конца одного и того же бассейна: менее глубокая его часть для любителей покупаться, а та, что поглубже, – для талантов в сфере ИТ.

«Если мы говорим о реальном умении выживать в информационном пространстве, то на помощь нужно призвать предметника и информатика в одном лице, – считает Лоренц. – Учитель информатики поможет систематизировать мышление ребёнка, научить его замечать проблемы, анализировать и решать проблемы, а также обеспечивать свою безопасность в сети».

Бирги Лоренц не может смириться с ситуацией, при которой информатика заставляют в школе находиться в той части бассейна, где мелко, в то время как других учителей полностью освобождают от обязанности повышать цифровую грамотность учеников: «В Эстонии подобный подход исчерпал себя, и каждый предметник ответственен за то, чтобы школьники повышали на его уроках свою цифровую грамотность, – это часть жизни, а не вещь в себе!».

Автономность и наличие совести

«Цифровую грамотность учителей никто и никогда не оценивал, однако исследования свидетельствуют скорее об её отсутствии у педагогов, – констатирует Лоренц. – У нас в равной степени много тех, кто умеет творить в цифровой среде чудеса, а также тех, кто с трудом справляется с отправкой электронных писем».

Бирги Лоренц, которая проводит исследование KüberPähkel (рус. – КиберОрешек) на тему киберзащиты и цифровой безопасности (TalTech), осмеливается заявить, что для обеспечения своей кибербезопасности школам предстоит сделать ещё очень многое: «В вопросе преподавания цифровой грамотности, а также цифровой компетентности самих учителей имеются большие пробелы».

По её оценке, весьма курьёзно, что школы до сих пор воспринимают соглашение о повышении цифровой грамотности как нечто добровольное. Они так до сих пор и не составили систематизированных материалов, которые напрямую способствовали бы развитию данной компетенции и которые могли бы начать использовать все школы.

По словам специалиста, из исследования 2017 года, проведённого Центром политических исследований Praxis, выяснилось, что в Эстонии есть т.н. дигитальные школы, в которых с инфотехнологиями дела обстоят очень даже неплохо: в штате есть как информатик, так и инфотехнолог, которым учителя-предметники помогают повышать цифровую грамотность учеников на своих уроках; есть и такие школы, в которых связанные с инфотехнологиями темы ещё не раскрыты.

Она добавляет: «Поскольку в исследованиях на тему цифровой грамотности принимали участие в основном инфотехнологически активные школы, то представление об остальных 300 школах отсутствует. В них царит безмятежный инфотехнологический покой. В одной лодке с нами около половины школ. Есть учебные заведения, в которых постоянно проходят курсы повышения квалификации, а есть такие, в которых никто и не знает, что там во имя повышения цифровой грамотности делается, да и делается ли?».

Что касается преподавания, то, по словам Лоренц, школы в Эстонии довольно-таки автономны. Это, в свою очередь, приводит к тому, что в работу учителя никто не вмешивается. «Пользуется ли педагог смарт-устройствами или нет, это остаётся на его совести, – отмечает она. – Ни один директор не рискнёт сейчас тронуть сотрудника, который выдаёт посредственные результаты, потому что если он решит уйти в другую школу, то будет некому вести уроки».

По оценке Бирги Лоренц, это причина, по которой школам нельзя позволять пускать на самотёк процесс обучения учащихся цифровой грамотности: «Несмотря на то, что каждое учебное заведение хочет только лучшего, тем не менее, во многих местах ресурсы используются не по назначению – гаджеты пылятся в шкафу, учитель объясняет одному только ему интересные вещи или всё делается просто ради галочки».

Автор книги «Безопасный интернет: путеводитель в цифровом мире» Диана Поудель считает, что в школе может работать какая-нибудь Золушка, которая выполняет всю чёрную работу в сфере ИТ и изо всех сил пытается нести своё знамя высоко. Однако туфелька у Золушки своего размера и другим она не по ноге. По этой причине она рано или поздно сбежит туда, где ей предложат более красивую жизнь.

«Сдаётся мне, что наших «цифровых энтузиастов» из не очень инфотехнологически продвинутых школ переманивают к себе другие учебные заведения, в которых те расцветают из-за возможности оттачивать свои профессиональные навыки, – предположила Поудель. – Родители могут проголосовать ногами, если школа не заинтересована в инфотехнологическом развитии, но только в крупных городах. Если же школа единственная в регионе, то толку от выражения родителями своего недовольства или выдвижения каких-либо предложений не будет».

Три основных фактора

«Кажется, будто сейчас сотни учителей пытаются самостоятельно изобрести велосипед, – рассказывает Диана Поудель. – Есть школы, в которых на полках пылятся роботы и никогда не используются интерактивные доски, поскольку отсутствуют учебные материалы, которые научили бы далёких от мира компьютеров учителей пользоваться этими замечательными устройствами на уроке».

«Разумеется, что отличная техническая оснащённость не означает автоматически того, что все учителя бросятся теперь с энтузиазмом интегрировать цифровые технологии в свои дисциплины, а менее оснащённые школы не ждёт ничего хорошего, – добавляет она. – Мне доводилось видеть и прямо противоположные примеры. Но всё же, если мы мечтаем о равенстве всех школ в области цифровой компетентности, то в каждом учебном учреждении должно быть достаточно смарт-устройств, чтобы учителям не приходилось бронировать их за неделю. WiFi же не должен напоминать о тех временах, когда мы подключались к интернету с помощью модема по телефонной линии».

__________________________________________________________________________________

Психиатр педагогам: выживайте в школьных джунглях сообща!

Подростковый психиатр и врач-преподаватель Центра душевного здоровья для детей и подростков при Тартуском университете Рейго Реппо с сожалением констатирует, что учителя вынуждены ежедневно или еженедельно мириться с проявлением агрессии со стороны школьников и/или их родителей.

Ситуация якобы уже настолько плоха, что родителям будто бы нельзя больше напрямую обращаться со своими заботами и проблемами к учителям. Вместо этого в одной из передач „Uudis+“ на Vikerraadio предложили создать систему рассмотрения жалоб и решения проблем, обслуживанием которой занималось бы нейтральное и неперсонифицированное учреждение.

Подноготная конфликта вскрывается тогда, когда школьники могут в безопасной обстановке рассказать взрослому человеку о том, что их тревожит и какие у них отношения с учителями. В большинстве случаев учащиеся утверждают, что у них хорошие или, по крайней мере, удовлетворительные отношения с преподавателями. Педагоги помогают им справляться с трудными ситуациями и с пониманием относятся к вызовам, свойственным подростковому возрасту.

Такой вот ребёнок

Однако в последнее время некоторые дети рисовали у меня на приёме другую картину происходящего в школах. Например, они подробно описывали то, как учитель распинал или даже унижал их перед классом, обзывал их глупцами, прилюдно комментировал их внешность и т.д. Педагог позволял себе физическое рукоприкладство, использовал средневековые методы преподавания или даже бил учащихся за опоздания по лицу.

Я сам видел на территории детского сада, как воспитательница толкнула идущего впереди неё дошкольника, отругала его, а затем оттаскала за волосы. После моего вмешательства она просто констатировала, что этот ребёнок такой вот и есть. Насилие проявил учитель, а ребёнок – он вот и есть такой…

Понятно, что не все дети ведут себя в школе хорошо, спокойно и дружелюбно. Есть ребята гиперактивные, ленивые, высокомерные, импульсивные или же просто ставящие учителей в неловкое положение. Скорее всего, многие из них не в состоянии совладать со своими чувствами и по этой причине становятся настоящим вызовом для каждого педагога в любом классе.

Из делинквентно ведущих себя школьников лишь у малой части реально имеется диссоциальное расстройство личности. Они презирают общепринятые нормы поведения и бесчувственны по отношению к окружающим. Есть также стыдливые тихони, которые хоть и подавляют свои негативные эмоции, но иногда тоже становятся объектами насмешек со стороны преподавателей.

Разговаривайте друг с другом!

От учителей ждут, что они являются зрелыми личностями, т.е. они в состоянии действовать, решать проблемы, контролировать свои чувства, быть эмпатичными и восприимчивыми. Мы надеемся, что педагоги – это профессионалы своего дела, т.е. их научили, каким образом развивать детей и подростков, а также замечать какие-то отклонения от развития и знать, в каких случаях обращаться к другим специалистам ради повышения уровня самостоятельности и дееспособности школьников.

Предполагается, что учителя устойчивы к стрессу, хотя вряд ли кто-то часто задумывается над тем, что ежедневное пребывание среди детей возрастом от 7 до 16 лет эмоционально очень сильно выматывает. Мы хотим, чтобы педагоги были командными игроками, которые в трудные моменты смогут обратиться за помощью к своим коллегам.

Дети и подростки – это не маленькие взрослые. Они являются эмоционально и социально незрелыми людьми, и им можно быть таковыми. При этом пережитый в детстве негативный опыт (психологические травмы) оказывает существенное влияние на умение школьников контролировать свои эмоции, переносить стресс и проявлять эмпатию, т.е. на способность быть в полном смысле слова «зрелым».

Понятно, что модели поведения детей оказывают эмоциональное воздействие на всех, кто с ними соприкасается, в т.ч. учителей. Возникают чувства от ненависти до обожания, которые оказывают влияние на то, как будет учиться тот или иной школьник. На ход учебного процесса будет существенно влиять и то, как сам учитель будет воспринимать чувства и реакции, которые ученик будет в нём пробуждать. Педагог не должен быть терапевтом, постоянно трактующим свои отношения с учениками, однако ненависть или слепое обожание – не лучшие ориентиры для целенаправленного обучения школьников.

Я советую преподавателям несколько раз в год пользоваться услугой супервизии, чтобы все, кто работает с детьми, понимали свои чувства, возникающие в ходе выполнения профессиональных обязанностей, а также могли действовать в интересах школьников. Я также призываю педагогов обсуждать с коллегами ежедневные проблемные ситуации и сообща находить наилучшие способы выживания в школьных джунглях.